Чернокнижники - Страница 28

К оглавлению

28

— Золотая у вас голова, милейший Аркадий Петрович, — уклончиво сказал Аболин с хитрой улыбочкой. — Скажу так: не во всем вы оказались догадливы, но мысли ваши двигаются правильным направлением…

— Но ведь и в этом случае есть риск?

— Да уж безусловно, — согласился Аболин. — Вот только, надеюсь, не выходящий за те пределы, что вы себе установили?

— Да я бы не сказал, чтобы выходящий, — усмехнулся Савельев.

— Значит, по рукам?

— По рукам, — кивнул Савельев.

— Когда представить можете? — деловито осведомился Аболин.

— Ну, не нынче же, — столь же деловито ответил Савельев. — Вот если бы я постоянно ртутью торговал, вы бы уже к вечеру имели хоть штоф, хоть ведро. А так… Придется с людьми поговорить, да с надежными, из тех, что странным просьбам не удивляются… — он переплел пальцы, уставился в потолок и изобразил на лице крайне напряженную умственную деятельность. — Ну, что же… Всего штофа сразу я вам не обещаю. Полуштоф — это возможно. Сегодня, конечно, уже поздновато разыскивать нужных людей… завтра, если еврей Фишка в Москве… для надежности кладем еще денек… Короче говоря, послезавтра к вечеру я вполне мог бы вам полуштоф предоставить. Купеческое слово.

— Сущий вы благодетель, Аркадий Петрович, — чуть ли не умиленно произнес Аболин, расплываясь в улыбке.

— Вы меня погодите этак навеличивать, — сказал Савельев с усмешечкой. — Может, и по-другому обзывать станете… Вы ж еще моей цены не слышали…

— И какова же будет цена?

Улыбаясь самым обаятельным образом, Савельев посмотрел в глаза собеседнику:

— Сто рублей полуштоф. Золотом.

Аболин и тут показал себя человеком крепким. Он не стал строить возмущенных гримас, не возопил ругательно, даже не особенно и изменился в лице. Он просто-напросто поднял густые черные брови, покачал головой и негромко произнес с некоторым даже восхищением:

— Одна-а-ако… Однако, Аркадий Петрович… это ж, как ни верти, получается сущий грабеж на большой дороге…

Улыбаясь еще более обаятельно, Савельев сказал:

— Господи, к чему такие ужасные выражения меж дворянами… Грабеж, Петр Петрович, это когда человека насильственным образом лишают его достояния. Не правда ли? Помилуйте, разве я к вам применяю хоть малую толику насильства? Разве я вам свою цену силком навязываю? Ваше право — обложить меня самыми последними словами и отправиться искать других торговцев, которых цены помягче будут. Москва — город большой, купечества здесь много, глядишь, и найдете искомое. Только я-то — вот он, и первый полуштоф вам могу предоставить не позднее, чем послезавтра. Цена, согласен, малость завышенная, так ведь и дела ваши, как бы это деликатно, от обычных чуточку отличаются… Будь у нас с вами постоянные дела, на большие партии, я бы так, честное слово, не разбойничал, но вы ж для меня покупатель случайный, вот и следует взять всю выгоду, какую удастся…

Аболин широко ухмылялся.

— Ох, и жук вы, Аркадий Петрович, уж простите, — сказал он, наполняя стопки. — Пользуетесь моими обстоятельствами…

— На то и торговое дело, — сказал Савельев.

— Тоже верно… А! — Аболин лихо взмахнул рукой. — Грабьте уж, пользуйтесь моими обстоятельствами… Хорошо вы все рассчитали, говорю это даже с некоторым уважением… Согласен. Будь по-вашему — он хитро прищурился. — Задаток требовать будете?

— Да никоим образом, — сказал Савельев. — Очень вам, судя по всему, эта ртуть нужна, и не станете вы от сделки отказываться… Зачем же задаток?

— Резон, — сказал Аболин. — А вот что касаемо случайности нашей встречи, то бишь разовой сделки… Тут вы, очень может быть, и ошибаетесь… Еще графинчик?

— Пожалуй, — сказал Савельев.

Глава VII
ЗАМОСКВОРЕЦКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

— Ну и переполох вы подняли, поручик, — без тени неудовольствия, скорее уж весело сказал бородатый человек лет сорока. — Вы и не представляете, что творится с самого верха и до самого низа. Разворошенный муравейник… — он стал серьезным. — Должен сказать, вы великолепно себя проявили, обнаружив этого гостя.

— Моей заслуги здесь, собственно, нет, — сказал поручик, тщательно подбирая слова. — Открытие сделал господин Хомяков, ваше превосходительство…

Бородатый был в штатском, в обычной серой визитке — но Савельева успели предупредить, что он имеет чин генерал-майора. Поручик себя чувствовал скованно и неловко: он впервые оказался лицом к лицу с членом Особого комитета, одним из своих высших начальников.

Но вот что любопытно… Бородатый не представился, однако он как две капли воды походил на крайне любимого и уважаемого в армейской среде живописца, известного многими полотнами на батальные темы. Возможно, сходство оказалось делом случая, и это совершенно другой человек. А может — тот же самый. Прочитав ту старую рукопись, Савельев понимал теперь, что членом Особого комитета может оказаться кто угодно. Человек, на которого никогда не подумают не только непосвященные, но и свои…

— Определенные заслуги у вас все же есть, — сказал бородатый. — Окажись на вашем месте формалист или кто-то черствый, доклад был бы совершенно другим. Никто не всполошился бы, и наш гостенек продолжал бы невозбранно разгуливать по Первопрестольной…

— И все же Хомяков…

— Я прекрасно понимаю, куда вы клоните, — хмыкнул бородатый. — У вас на лице написано, что вы горите желанием восстановить справедливость в отношении незаслуженно обиженного… Не беспокойтесь, все уже сделано. Господин Хомяков извлечен из мест, так сказать, ссылки, возвращен на прежнюю службу и даже повышен в чине — поскольку для новых работ создается целое отделение, которым будет заведовать опять-таки Хомяков. Для начальника отделения прежнего чина маловато — бюрократические установления-с. Вы что-то хотите спросить? Такой у вас вид…

28