— Господин подполковник, они отправились в былое, все трое. Как и в прошлый раз, прямо из гостиной…
— Покажите, — сказал Стахеев. — Поручик этого зрелища еще не видел…
Едва они уселись, вспыхнул экран. У аболинских ворот стояла обыкновенная извозчичья коляска, и Липунов как раз, элегантным жестом вытянув руку, помогал сойти своей очаровательной спутнице. Калитка распахнута, Аболин уже стоит перед ней со столь радостным видом, будто имеет место быть самое счастливое событие в его жизни. С несомненным куртуазным навыком поцеловал ручку даме, извозчик отъехал, и все трое прошли в дом, свернули в небольшую запущенную гостиную, без единого слова встали посередине, вплотную друг к другу. Инженер моментально повернул изображение так, чтобы можно было видеть их лица, торопливо пояснил:
— Обратите внимание на аболинские манипуляции, это интересно…
Они уставились во все глаза. В руках у Аболина была какая-то золотистая штучка, похожая на вытянутое в длину яйцо, и он, держа ее перед грудью, двигал обеими руками, производя какие-то странные манипуляции — но суть их нельзя было понять, даже глядя с близкого расстояния. Вокруг стоящих поднялось кольцо бледно-синего света, моментально выросшее в купол, скрывший троицу — и когда он буквально через пару секунд растаял, гостиная оказалась пуста, как будто никого в ней только что и не было.
— Четверть часа назад произошло, — сказал инженер.
— Вот она! — воскликнул поручик. — «Драгоценная табакерка»!
— Что-то на табакерку это не особенно и похоже… — пожал плечами инженер.
— Это я в переносном смысле, — бросил ему Савельев, глянул на часы, повернулся к Стахееву: — Странно, что он убрался. Через два с половиной часа я ему должен доставить второй полуштоф, неужели…
Он замолчал. Посреди гостиной вновь возник бледно-синий купол, тут же раскрывшийся, как цветок, словно провалившийся в пол. Объявился Аболин, один-одинешенек, снял визитку, аккуратно повесил ее на крючок и расположился в кресле, доставая портсигар.
— Да нет, не убрался, — удовлетворенно сказал Стахеев. — Ясно, что ртуть ему по-прежнему надобна…
…Когда извозчик остановился у аболинских ворот, Савельев небрежно бросил ему:
— Подождешь, любезный…
— Как прикажете, барин, — пожал плечами извозчик (которого те, кому сие полагалось знать, моментально опознали бы как унтера Засекина).
Осторожно достав из-под сиденья самую прозаическую плетеную корзинку, Савельев повернулся к калитке. Но не успел сделать и шага, как она распахнулась, выскочил Аболин, по-домашнему без визитки, в одном жилете, расплылся в самой дружелюбной улыбке:
— Рад вас видеть, Аркадий Петрович! Да вы, право, точнехоньки, будто немец какой!
Савельев улыбнулся не менее обаятельно:
— Да я, знаете, когда речь зайдет о хорошей прибыли, точнехонек, будто три немца сразу…
— И прекрасно, — сказал Аболин, прилипая взглядом к корзинке. — Очень полезное качество, уважение и доверие внушает… Вы что же, извозчика не отпускаете?
— А зачем? — пожал плечами Савельев. — Мне же только товар отдать и денежки сполна получить. Ищи потом нового в этом захолустье…
На лице Аболина явственно изобразилось нешуточное разочарование. Он, уже не улыбаясь, спросил:
— А вы что же, спешите куда? Дела срочные?
Ведомый охотничьим инстинктом, Савельев беззаботно пожал плечами:
— Да нет. Если не считать нашего с вами дела, до вечера не знаю, чем и заняться…
На лице Аболина заиграла прежняя улыбка:
— Вот и славно! А то я, знаете, хотел в ознаменование успешной сделки вас отобедать пригласить. Обед только что из хорошей ресторации доставлен, вино отменное…
— Отчего же нет? — сказал Савельев, чувствуя некий душевный подъем. — Ежели вино отменное — мы не басурмане какие, мы завсегда… Езжай, любезный, ты свое получил. Видишь, ты мне более не нужен…
Извозчик, не оборачиваясь, кивнул и поехал вдоль тихой улочки, где за высокими заборами надрывались лаем псы. Шагая вслед за хозяином в дом, Савельев мимоходом коснулся большим пальцем верхней пуговицы сюртука — примерялся, чтобы в случае неприятных осложнений моментально выхватить пистолет из кобуры под мышкой.
А впрочем… Как-то плохо верилось в неприятные осложнения.
Ну к чему Аболину его убивать? Чтобы сэкономить сто рублей золотом? Чтобы сохранить тайну? Что-то плохо верится.
Не соврал хозяин — едва они оказались в комнате, Савельев уловил идущие из гостиной завлекательные ароматы: и жареным мясом приятно попахивало, и еще чем-то вкусным…
— Вот, извольте, — сказал он, извлекая из корзинки плотно закупоренный тяжеленный полуштоф. — То самое количество, насчет коего договаривались.
Аболин обеими руками, тоже прекрасно зная немаленький вес посуды с этаким содержимым, принял у него бутыль, наклонил, полюбовался, как тяжелая, тускло-серебристая масса колыхнулась. Сказал с искренним недоумением:
— Вот до сих пор, хоть убейте, не понимаю, как оно так… В ученых книгах написано, что это металл, а он наподобие киселя…
— Природа, — пожал плечами Савельев. — Тайны мироздания…
— Вот именно, они самые… — словно спохватившись, Аболин извлек из кармана вышитый бисером кошелек. — Вот, извольте. Пять, девять, десять… Полагаю, мы в совершеннейшем расчете?
— Безусловно, — сказал Савельев, пряча червонцы. — Одно удовольствие с вами дело иметь, вот так бы и дальше…
— Да уж, неплохо вы на мне поднажились, — ухмыляясь с самым простецким видом, кивнул Аболин. — Ну да что поделать, торговые дела оборачиваются по-всякому, что ж тут плакаться, ежели каждый при своем и оба довольны… А вы и в самом деле, Аркадий Петрович, хотите и далее со мной дела иметь?