— С большим удовольствием, — сказал Савельев.
— Рад слышать… Вот про это мы с вами за обедом и потолкуем, ежели вы не против… Проходите в гостиную, прошу. Обед неплох, вот только прислуживать нам некому, у меня по-холостяцки дом содержится, прислуги не держу, так что заранее извиняюсь…
Стол в гостиной оказался уставлен блюдами — похоже, серебряными — фарфоровыми расписными судками, прочей утварью. Табунком сгрудились у края стола с полдюжины странных бутылок — совершенно темное стекло, непривычная форма, ни единой этикетки.
Савельев, глядя на все это великолепие, ощутил нечто, чего не мог бы описать словами.
Обед выглядел как-то не так. Нет, и пахло все приятно, будоража аппетит, и приготовлено, сразу видно, не простой кухаркой из трактира для извозчиков, однако ж… Кушанья выглядели не так. Совсем иначе, чем все, что Савельев видел в жизни. Вроде бы все и знакомое — но порезано, разложено иначе…
«Ах, вот оно что! — догадался он. — Это он попросту приволок все из своего времени, потому и вид непривычный, и винные бутылки такие… И серебряные блюда… Значит, вот так в восемнадцатом столетии хорошо накрытый стол и выглядел… Экзотично, ничего не скажешь…»
Аболин первым делом налил по полному стакану. Савельев с любопытством принюхался. Аромат бледно-розового вина был ему совершенно незнаком — не такой уж он и знаток тонких вин, конечно, но тем не менее…
Подняв свой стакан, Аболин сказал проникновенно:
— А давайте, Аркадий Петрович, первым делом выпьем за нашу взаимополезную дружбу!
И первым сделал глоток, что свидетельствовало об отсутствии отравы. Следуя его примеру, Савельев осушил свой стакан до дна. И должным образом оценил великолепный нектар. Знали они в винах толк у себя, в восемнадцатом веке… Это и есть мушкатель какой-нибудь, а?
— Хорошо пьете, — одобрительно кивнул Аболин. — Можно бы даже сказать, с армейской лихостью… Как вам вино?
— Великолепное, — искренне сказал поручик.
— Не из трактирного подпола взято! — многозначительно поднял палец Аболин. — Поднимай выше! А теперь, Аркадий Петрович, давайте-ка подзакусим на совесть. В мои намерения вовсе не входит вас с ходу подпоить, нам с вами серьезнейший разговор вести, так что лучше сохранить трезвое разумение. Вот потом, даст бог, достигнувши согласия, с этой благодатью разделаемся уже основательнее… Вот говядина с белыми грибами, извольте, вот пирог с дроздами, вот паштеты…
Какое-то время сохранялось молчание, только позвякивали о тарелки массивные золоченые вилки (украшенные, как подметил поручик, неким гербом). Сам он, поначалу осторожно пробуя каждое блюдо, понемногу разохотился, благо и не позавтракал толком — а вот Аболин, что легко подмечалось, пищу принимал без особого старания, словно был сыт… или, скорее, волновался. Положительно, нервничал…
— Уфф! — благостно вздохнул наконец Савельев, откидываясь на спинку стула. — Я, с вашего позволения, сюртук расстегну?
— Да ради бога, мы же с вами без церемоний. А хоть и совсем снимите, как я, вольнее будет.
— Нет, спасибо, расстегнуть будет достаточно, — сказал Савельев самым непринужденным тоном.
И кобура под мышкой, и пистолет, доставленные в наше время из грядущего, могли удивить не только Аболина, но и массу коренных, так сказать, обитателей этого года и столетия…
Аболин вновь наполнил стаканы, уже из другой бутылки, так что вино оказалось золотистым. На сей раз он отхлебнул пару глотков и с видимым сожалением отставил стакан. Савельев последовал его примеру, чувствуя, что настает время деловой беседы. Вежливо испросив разрешения хозяина, извлек портсигар — а Аболин вынул короткую черную трубочку и черный бархатный кисет.
Дымок поплыл к потолку. Они сидели, молча переглядываясь.
— Ну что ж… — сказал Аболин с примечательной смесью осторожности и нетерпения. — Давайте уж быка за рога, Аркадий Петрович, а? Я — человек простой, да и вы не из ученых профессоров, наше дело нехитрое: продай-купи-оберни, отсчитай денежки да постарайся не прогадать…
— Давайте, — сказал Савельев.
— Я тут к вам присмотрелся, Аркадий Петрович, даже, простите великодушно, человека вашего сводил в трактир да поспрошал о вашей персоне… Да-с, откровенно признаюсь, было… Пришлось. Потому что намерен я, Аркадий Петрович, предложить вам хорошее место. Человек вы вроде бы на свой манер честный и прямой, ум и торговая дерзость в вас чувствуются… Любите сорвать деньгу, да кто ж этого не любит, если разобраться… На воровство, душа мне подсказывает, уж никак не пойдете…
— Да уж не пойду, милейший, — сказал Савельев, гордо напыжась.
— Бога ради, не обижайтесь, я ж не плохое о вас говорю, а наоборот, самым положительным образом оцениваю… Так вот, Аркадий Петрович… Есть торговая компания… серьезная, с большими оборотами… Не буду врать, что я там хозяин — я что-то вроде главного управляющего. А вам хочу предложить место… даже не знаю, как и назвать. Доверенного лица, что ли… Долю с негоции вы будете иметь серьезную, без дураков вам говорю — десятками тысяч рублей пахнет, а там, как развернемся, так и поболе, ох, как поболе… Вы ведь, простите за прямоту, на большие дела пока что не вышли, как мне доподлинно известно, скорее уж младшеньким при Николае Флегонтыче Самолетове состоите, и капитала у вас не хватает пока что, чтобы пускаться, как на флоте выражаются, в самостоятельное плаванье… Вы уж только не обижайтесь, право…
— А что ж тут обижаться? — вполне благодушно спросил Савельев, пуская дым в потолок. — Вы ж меня не оскорбляете, а настоящее положение дел обрисовываете. Какие ж тут обиды? Действительно, так и есть. Не хватает у меня пока что капиталов, чтобы размахнуться по-настоящему…